Жертва Красного террора

События XX столетия, во многом повлиявшие на судьбы России, да и всего мира, изменили основы жизни нашего государства и общества. Коснулись они и такого уникального памятника как Покровский собор на Красной площади в Москве. Военный мемориал, увековечивший Казанское взятие, всегда занимал особое место в церковной жизни Москвы. Получив второе имя в честь московского святого Василия Блаженного, храм Покрова на Рву стал символом столицы и всей России. Служение в Покровском соборе всегда было особой честью для любого священника. Одним из них стал протоиерей Иоанн Иоаннович Восторгов.

Он был настоятелем Покровского собора с 1913 г. вплоть до своего ареста и скорой мученической кончины в 1918 г. Отец Иоанн был выдающимся церковным деятелем конца XIX — начала XX в. Он родился в 1864 г. в семье священника и, вероятно, еще в юные годы избрал путь служения церкви. После окончания Ставропольской духовной семинарии в 1887 г. „по первому разряду“, что говорит о прилежании и успехах в учёбе, отец Иоанн был назначен надзирателем за учениками Ставропольского духовного училища.

В одной из сохранившихся Клировых ведомостей Покровского собора за 1916 г. детально изложен послужной список протоиерея Восторгова. Он занимает семнадцать! листов. Служение молодого священника было усердным. Оно было наполнено не только преподаванием в училище; из-под пера отца Иоанна выходили богословские сочинения, составившие в дальнейшем собрание из пяти томов, впервые изданное в 1913–1916 гг.

Ввиду крайней одарённости и преданности своему делу, карьера Восторгова развивалась стремительно. Ставропольский период жизни завершился в 1894 г. С согласия архиепископа Владимира, экзарха Грузии, отец Иоанн был направлен в гимназию в город Елисаветполь, ныне находящийся в Азербайджане. Дар проповедника и литературные таланты вновь помогают Восторгову добиться высоких результатов в „усердной службе и особых трудах по должности законоучителя и настоятеля гимназической церкви“.

География странствий Иоанна Иоанновича поистине обширна. С 1897 г. его жизнь и деятельность проходят в Тифлисе. Здесь он также преподает и активно занимается миссионерской деятельностью. В 1901 г. Иоанн Восторгов назначается окружным наблюдателем церковно-приходских школ во всех епархиях Грузинского экзархата. В том же году он по решению Священного Синода командируется в Персию. Его миссия вновь касается нужд школ российской духовной миссии и просвещения в целом. Подобные поездки вскоре станут для отца Иоанна привычным делом: он совершает многочисленные путешествия по отдаленным уголкам Российской империи и даже в Китай и Монголию!

В 1906 г. начинается московский период жизни Иоанна Восторгова. 25 января указом Синода он назначается на должность проповедника-миссионера Московской епархии. Несмотря на переезд в Москву, Восторгов продолжает путешествовать по городам России для ознакомления с состоянием миссионерского дела. Через два года он отправляется в командировку в епархии Сибири. Просветительская деятельность отца Иоанна касалась не только миссионерства, но и начального, среднего образования, борьбы с сектантством. Результаты его работы всегда оценивались по достоинству. Восторгов получал многочисленные награды и поощрения. Праведный Иоанн Кронштадтский говорил о Восторгове: „это дивный человек, обладающий необыкновенным красноречием ... он может великую пользу принести России“.

9 июля 1913 г. определением Синода протоиерей Восторгов назначен настоятелем Покровского собора в Москве. С этих пор собор принимал многочисленных единомышленников отца Иоанна, его духовных чад и простых прихожан, очарованных его даром проповедника. В следующем году, когда началась Первая мировая война, за счёт Покровского собора содержалось семь коек для раненых в лечебнице на Патриарших прудах. В 1915 г. в Покровский собор поступили реликвии из храмов оккупированных территорий, в том числе мощи Гавриила Белостокского. Поток прихожан увеличился. Митрополит московский Макарий в представлении Синоду писал об отце Иоанне, что в числе прочих его заслуг, по продаже свечей Покровский собор занимает одно из первых мест в епархии.

В настоятельство протоиерея Восторгова по возобновленному ходатайству соборян 1876 г., было принято решение о переосвящении церкви Рождества Богородицы в честь святого Иоанна Блаженного, чьи мощи там находятся. Это произошло 17 января 1916 г. Речь отца Иоанна по этому поводу была опубликована в „Московских ведомостях“ № 14 от 19 января 1916 г.

Революционные события 1917 г. стали тяжёлым ударом для Восторгова. Истинно преданный монархии он, как показывают дальнейшие события, не мог, да и не хотел „вписаться“ в новую жизнь. Отец Иоанн стал проводить регулярные молебны на Красной площади, завершая их горячими проповедями, он призывал людей одуматься.

Несмотря на войну и февральскую революцию жизнь продолжалась. В день освящения Покровского собора 29 июня (12 июля) 1917 г. состоялась встреча нового патриарха Тихона с его общиной. Отец Иоанн с паствой ожидали архипастыря у Спасских ворот Кремля.

Во время ноябрьских событий 1917 г. в Москве сильно пострадал придел Входа Господня в Иерусалим Покровского собора. Во время обстрела Кремля одним из осколков обрушена часть свода церкви. На всенощной 5 ноября 1917 г. Восторгов так сказал об этом в своей проповеди: „Пред нами священный Кремль, кивот святынь народных, повержен и разрушен...“.

Очевидно, что деятельность Иоанна Восторгова не могла быть близка новой власти. Иоанн Иоаннович являлся для большевиков олицетворением „старого“ мира, его абсолютно чуждых порядков и идей. Более всего большевиков пугало, что этот человек мог собрать массы, будь то приход Покровского собора или просто недовольные тысячи православных на Красной площади. Истовая вера протоиерея, его служение церкви и людям не могли примирить Восторгова с новой властью, её бесчеловечностью. Уже в апреле 1918 г., сотрудники ЧК „устраивали дело“ против священника. В то время Иоанн Иоаннович состоял секретарём при Православном Миссионерском обществе. В общество обратился человек, представившийся петроградским купцом 1-й гильдии П.Я. Погаревым. Ранее, ещё в 1916 г., предполагалось продать здание Общества, и „купец“ хотел заключить сделку, предлагая Восторгову взятку. По сфабрикованному делу Иоанн Иоаннович был арестован 31 мая 1918 г. на своей квартире. Все попытки спасти протоиерея, в том числе оправдательные показания, не увенчались успехом. После ознакомления с материалами дела становится очевидно, что исход был заранее предрешён. 4 сентября (н.ст.) 1918 г. Следственная комиссия Революционного трибунала при ВЦИК приговорила Иоанна Восторгова к расстрелу. На следующее утро, в первый день „красного террора“ приговор был приведён в исполнение на братском кладбище на Ходынском поле, где вместе с Иоанном Иоанновичем был расстрелян епископ Селенгинский Ефрем (Кузнецов) и видные чиновники и политики царской России: бывшие министры — А.Н. Хвостов, А.Д. Протопопов, И.Г. Щегловитов, Н.А. Маклаков и многие др. Об этом событии сообщает газета „Известия“ в номерах от 7 и 8 сентября того же года. Протоиерей Восторгов назван здесь „организатором черносотенных банд“.

Расстрел И.И. Восторгова стал началом конца богослужебной деятельности в Покровском соборе. За этим последовали громкий судебный процесс 1919 г., кражи, изъятия ценностей и, наконец, запрет богослужений в 1929 г.

В 2018 г. Г.В. Анащенко провёл исследование, направленное на уточнение места захоронения священномучеников епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова) и протоиерея Иоанна Восторгова. Они были захоронены на Братском кладбище героев Первой мировой войны, расположенном в микрорайоне „Сокол“ недалеко от храма Всех Святых, которое в первые годы советской власти использовалось для тайного захоронения расстрелянных контрреволюционеров.

В 2000 г. Иоанн Восторгов был канонизирован Юбилейным Архиерейским собором в составе Собора святых новомучеников и исповедников Российских. В год 100-летия мученической кончины отца Иоанна 5 сентября 2018 г. в Покровском соборе состоялось богослужение в его память. С тех пор службы в память новомученика Иоанна Восторгова проводятся в храме ежегодно.

Православный храм на Красной площади или очаг антисемитизма

В разгар Первой мировой войны в 1915 г. в Покровском соборе появились беженцы из западных губерний России: некоторое время они даже жили в колокольне и в других помещениях; в подклете хранились их вещи, в том числе богослужебные предметы и архивные документы из нескольких белорусских храмов. Среди прочего находилась святыня — ковчег с „мощами Гавриила Белостокского“ — младенца-мученика, как писали, жертвы ритуального убийства, совершённого евреями в XVII в. Он был канонизирован в 1820 г.; его мощи находились в супрасльском Благовещенском монастыре.

С разрешения епархиальных властей и по согласованию с настоятелем Покровского собора И.И. Восторговым ящик-усыпальница был временно, до возвращения беженцев домой, установлен в храме возле раки Василия Блаженного. Священники собора совершали молебны у мощей Гавриила.

Пребывание в Покровском соборе мощей мученика Гавриила стало причиной нескольких судебных процессов. В 1918 г., во время следствия по делу настоятеля собора И.И. Восторгова, органы юстиции обратили на них пристальное внимание. Это стало косвенной причиной его ареста и последующего за этим расстрела.

Через год, в октябре 1919 г. разворачивается показательный судебный процесс против причта храма, который обвинили в антисемитизме. Дело было сфабриковано экспертом VIII отдела Наркомюста И.А. Шпицбергом в рамках выполнения установки XIII съезда РКП(б) о „полном отмирании“ церкви. Этот отдел получил печальную славу „ликвидационного“; в его задачи входили ликвидация церковных структур, организация процессов против служителей культа, проведение в жизнь декрета об отделении церкви от государства. Центральным пунктом программы ликвидации было вскрытие и „разоблачение“ святых мощей. Действия в Покровском соборе пришлись на завершающий этап кампании всероссийского масштаба по вскрытию 65 рак с мощами святых, начавшейся осенью 1918 г. Это был пролог к изъятию церковных ценностей в 1922 г.

Процесс был инициирован на основании письма в VIII отдел Наркомюста гражданина С., который побывал в Покровском соборе и услышал от сторожа храма историю мученика Гавриила, зверски замученного евреями. Гражданин С. просил тщательным образом расследовать все обстоятельства дела, связанного с грубой человеконенавистнической пропагандой в самом сердце Москвы, в православном храме на Красной площади.

Заведующий VIII отделом Наркомюста П.А. Красиков поручил проверить этот факт. 26 октября 1919 г. на экскурсии в Покровском соборе побывали ротный и взводный командир Первых Советских Пулеметных курсов Московского Кремля Г.С. Антонов и А.И. Баскаков, во время которой сторож И.А. Мошкова показала им усыпальницу-ящик святого Гавриила. На следующий день собор посетила член партии большевиков О.А. Клемент, которой сторож П.А. Мошков „дал пояснения по мощам Гавриила“.

Основными фигурантами „дела“ стали настоятель собора И.А. Ковалевский и священник И.И. Кузнецов, которые якобы учили сторожей Мошковых давать посетителям „погромные объяснения“, возводить „кровавый навет на еврейский народ, рассказывая, что этого отрока зарезали евреи, что евреям нужна русская кровь, которую они пьют из жил христиан“. 29 октября 1919 г. И.И. Кузнецова вызвали в Комиссию по отделению церкви от государства (в здание ЦИК в Кремле). Комендант Кремля заключил его под стражу „в виду падающих на него улик о соучастии в антисемитской агитации вокруг гробницы „мученика“ Гавриила, находящейся в Соборе Василия Блаженного“. Покровский собор на некоторое время закрыли.

В дальнейшем к следствию был привлечён весь причт собора, а также сторожа Мошковы и староста, купец А.В. Щербаков. Во время следствия И.А. Ковалевский и И.И. Кузнецов уверяли, что в Покровском соборе нет ни мощей Гавриила, ни мощей Василия и Иоанна Блаженных, „сгоревших в 1572 г. при татарском нашествии на Москву Девлет-Гирея“.

Как и другие антирелигиозные процессы, следствие по „делу“ Гавриила велось „в ускоренном порядке“. Наркомюст принимал соответствующие меры, чтобы придать широкой огласке показательное для его работы „дело“, аналогичное громкому судебному процессу в Киеве против еврея М. Бейлиса. В 1911–1913 гг. Бейлиса также обвиняли в ритуальном убийстве 12-летнего православного Андрея Ющинского; процесс сопровождался активной антисемитской кампанией. Не случайно сотрудники отдела запрашивали в архивах Москвы и Петербурга и тщательно изучали материалы „дела“ Бейлиса, „имеющие большое общественное значение в связи с процессом“ против причта Покровского собора.

В редакции газет „Правда“, „Московские известия“ и „Вечерние известия“ 4 ноября 1919 г. была направлена заметка П. Красикова „Антисемитская агитация в центре Москвы“. Его же большая статья „Церковники и их агенты пред народным революционным судом“ была опубликована в антирелигиозном печатном органе — журнале „Революция и церковь“, инициатором создания и ответственным редактором которого он являлся. Статья имела подзаголовок „Отзвуки дела Бейлиса“. После суда разгромная публикация Красикова была препровождена в РОСТА „для оповещения читателей Советской России“.

Родственники И.И. Кузнецова волновались о судьбе уже немолодого священника и просили отпустить его домой до суда, однако этого не произошло. На основании следствия И.А. Ковалевский, И.И. Кузнецов, супруги Мошковы и староста А.В. Щербаков были „преданы суду по обвинению в контрреволюционной и антисемитской агитации и в нарушение кодекса законов о труде“. Дело было заслушано 17 ноября 1919 г. в Московском Совнарсуде. Суд дополнительно привлёк к ответственности диаконов храма П. Белоусова и И. Недумова. Общественным обвинителем выступил заместитель народного комиссара юстиции П.А. Красиков, который был одержим идеей вскрытия мощей.

Самые серьёзные обвинения были выдвинуты против И.И. Кузнецова, которого обвинили в том, что он не внёс ящик в опись имущества, переданного в пользование общине верующих собора. И.А. Шпицберг заявил, что „Кузнецов, имея поручение от Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса хранить принадлежащий всему русскому трудовому народу Собор Василия Блаженного, как один из самых замечательных памятников русского зодчества... нарушил доверие Советской власти“. П.А. Красиков в обвинительной речи назвал „роль Кузнецова морально хуже всех. Он нарушил оказанное ему, как советскому служащему и археологу доверие, и он чувствует всю глубину своей вины и признал это перед судом“.

Согласно постановлению суда, И.И. Кузнецова и И.А. Ковалевского признали виновными в хранении мощей и в сокрытии их от описи, в одурманивании несознательных масс. Их приговорили к лишению свободы сроком на пять лет, супруг Мошковых — на один год, „но, принимая во внимание преклонный возраст и болезненное их состояние, а также и то, что Советская рабоче-крестьянская власть сейчас настолько окрепла, что может считать их неопасными для Республики“, оставили в силе условное лишение свободы с лишением прав на доверие рабоче-крестьянской власти„.

По распоряжению настоятеля собора И.А. Ковалевского рака с мощами Гавриила 22 ноября была перенесена в церковь святого Иоанна Блаженного, то есть спрятана „во избежание возможности обозрения публикою, в виду неудобства для собора“. Через несколько дней ящик с „мощами мученика Гавриила“ был изъят из Покровского собора и сдан на хранение в Уголовный музей при Главмилиции на Лубянке. Это произошло в присутствии эксперта И.А. Шпицберга, который мог считать данный акт личной заслугой. Поступило распоряжение в соборе „Публичное употребление тропаря... и кондака... в честь т.н. мученика Гавриила, как носящие человеконенавистнический, развращающий сознание трудящихся характер — считать впредь недопустимым под страхом ответственности, как за контрреволюционное деяние“.

При изъятии в гробнице был обнаружен фрагмент кости размером 2,5 × 3,7 см, который в декабре 1919 г. исследовала экспертная комиссия. В её состав входили преподаватель кафедры анатомии МГУ И.П. Рождественский, судебный врач г. Москвы П.Г. Семеновский, преподаватель кафедры химии МГУ А.П. Терентьев. Небольшие размеры кости не позволили установить точно возраст человека, которому она принадлежала, а также её давность. Комиссия заключила, что такие кости „весьма легко приобрести, например, у служителей анатомического театра, при разрытии старых могил, при стройке домов и т.д.“. В 1920 г. рака с частицей мощей Гавриила попала в Музей атеизма, размещавшийся в зданиях закрытого Страстного монастыря. Дальнейшая судьба её неизвестна.

Процесс против причта такого известного московского храма стал столь успешным и показательным, что после суда дело не было закрыто. 28 ноября 1919 г. сотрудники VIII отдела Наркомюста привлекли к ответственности псаломщика собора А.В. Воронцова и регента М.Ф. Шеметова. Их обвиняли в том, что они знали „о происхождении и политическом значении появления в соборе Василия Блаженного гробницы Гавриила“ и были „молчаливыми пособниками высшей иерархии“. Обвиняемым вынесли „общественное порицание“, и их лишили прав „занимать какие-либо ответственные должности в советских учреждениях“, так же, как и ранее судимых И.А. Ковалевского и И.И. Кузнецова.

Так оказавшиеся в Покровском соборе волей случая мощи мученика Гавриила Белостокского стали поводом для гонений на причт храма и были использованы советской властью в антирелигиозной борьбе.

Изъятие церковных ценностей

В 1922 г. в Покровском соборе, как и во многих других храмах, претворили в жизнь положения декрета ВЦИК „Об изъятии церковных ценностей в принудительном порядке“. Он был издан в связи с общей тяжелой ситуацией, сложившейся в стране в 1921 г. из-за жестокого неурожая и последовавшего после него голода. Под прикрытием лозунгов о необходимости спасения жертв страшного голода специальная комиссия помощи голодающим (Помгол) в кратчайшие сроки произвела конфискацию драгоценных изделий в монастырях и храмах по всей стране.

Операцией в Москве руководила Московская губернская комиссия по изъятию ценностей. Несмотря на то, что Покровский собор давно находился в ведении Главмузея, а руководитель отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Н.И. Троцкая неоднократно предпринимала тщетные попытки повлиять на работу комиссий по изъятию, храму не удалось избежать этой страшной участи. Вместе с храмом Христа Спасителя они стали последними соборами Москвы, в которых 26–27 апреля были отобраны изделия из серебра и золота.

Конфискацию в Покровском соборе проводили 27 апреля в присутствии „настоятеля Кузнецова, псаломщика Воронцова и церковного старосты Щербакова“. В акте было записано, что к изъятию утвари „духовенство отнеслось отрицательно. Священник [о. И. Кузнецов] спрятал ценный крест Восторгова“. В подсобных помещениях также были найдены „чаша с прибором и крест“, и другие, не значившиеся в описи собора ценности и среди них — серебряная риза Боголюбской иконы Божией Матери. Об этом 29 апреля появилась заметка в газете „Правда“, в которой говорилось, что „в одной из комнат храма за мебелью, в углу, обнаружен дубовый ящик, где оказались серебряная чаша с прибором художественной резьбы и в золотой оправе крест, украшенный драгоценными камнями. Священник, за скрытие ценностей, арестован“.

В разных архивах сохранились два документа, свидетельствующие о том, что до конца мая настоятель собора, протоиерей И. Кузнецов находился под арестом. Временно исполняющий обязанности настоятеля храма протоиерей Н. Строганов 26 мая 1922 г. информирует Главмузей о том, что ключи от верхнего этажа собора остались у арестованного, и поэтому служащие в соборе не могут „наблюдать за музеем“. Он просит Главмузей принять соответствующие меры, так как непонятно, сколько такое положение может продолжаться. В ответ на это Музейный Отдел обратился в Государственное политическое управление с просьбой выдать ключи сотруднику отдела Н.Р. Левинсону ввиду предстоящего ремонта храма. По имеющимся у Главмузея сведениям, ключи находились у заключённого в Кисловском арестном доме И.И. Кузнецова.

Методы изъятия ценностей встретили серьёзное сопротивление со стороны духовенства и верующих по всей стране. Иногда для ареста священника достаточно было любого мелкого предлога. В результате кампании в Москве было организовано два показательных „процесса церковников“ в 1922 г. Один открытый процесс по делу группы московского духовенства и мирян, оказавших сопротивление изъятию церковных ценностей, проходил с 26 апреля 1922 г. Поэтому арест священника такого храма, как Покровский собор, был на руку борцам за исполнение антицерковных декретов. Судебные процессы продолжались впоследствии по всей России: было сфабриковано около 250 дел в связи с сопротивлением изъятию ценностей.

В сводке о ходе работ в Покровском соборе указан вес изъятых драгоценных металлов и жемчуга: серебра 24 пуда 10 фунтов 17 золотников; золота 50 золотников; жемчуга 1 фунт 6 золотников; алмазная звезда с мелкими бриллиантами; 3 бриллианта.

Для богослужения общине под расписку о хранении были оставлены: „одна серебряная чаша с прибором, Евангелие художественной работы времени Иоанна и Петра, Крест серебряный“. Перечень предметов, которых лишился Покровский собор, ещё предстоит уточнить. Известно, что в тот год многие храмовые иконы лишились металлических окладов, венцов и цат, иконостасы — драгоценного убранства.

Древние богослужебные предметы XVI-XVIII вв., представлявшие художественную и историческую ценность, „числом 22 места“ и весом почти 3 пуда, были отправлены в специальную экспертную комиссию Музейного отдела, возглавляемую И.Э. Грабарём, которая следила за тем, чтобы изделия высокой историко-художественной ценности не были превращены в лом. Вероятно, благодаря работе комиссии уцелел оклад упомянутой в списке на экспертизу иконы „Святой Василий Блаженный и мученица Ирина“ (XVII в.). Икону в окладе сегодня можно увидеть в экспозиции музея. В 1927 г. из Оружейной палаты в музей Покровского собора был возвращен 31 предмет из драгоценных металлов, переданный в 1922 г. в Гохран.

И.В. Сталин так высказался об изъятии церковных ценностей: „Нам удалось противопоставить религиозным стремлениям попов нужды рабочего населения“. Справедливости ради необходимо отметить, что эта операция покрыла лишь очень малый процент средств, направленных на ликвидацию голода.

В ходе этой кампании был осуществлён экономический подрыв основ церкви, её дискредитация в глазах народных масс, а также нанесён непоправимый удар по культуре путём уничтожения ценных произведений искусства.

Прекращение богослужений

С принятием в январе 1918 г. декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви над храмом нависла угроза закрытия. Этим декретом все религиозные организации были лишены каких-либо прав собственности и прав юридического лица. Здание собора и дома, принадлежавшие собору, были национализированы.

Общинам верующих предоставлялась возможность отправления культа при условии, что они брали на себя обязанности по сохранению церковного имущества. Учитывая большой опыт священников Покровского собора в деле его сохранения и реставрации, новые власти передали нижние храмы Покровского собора „группе верующих“ под их ответственность. В выделенную для богослужений часть вошли церкви святых Василия и Иоанна Блаженных и примыкающие к ним помещения подклета.

Старшим среди священников после расстрела 5 сентября 1918 г. отца Иоанна Восторгова остался ключарь собора протоиерей Иоанн Андреевич Ковалевский. Весной 1918 г. он принял руководство общиной собора, а годом раньше был вновь избран благочинным Китайского сорока. Протоиерей И. Ковалевский оставался настоятелем не более двух лет. Последние известные документы подписаны им 24 мая 1921 г. Дальнейшая его судьба неизвестна. Все трудности взаимоотношений с новой властью он делил с протоиереем, первым историком собора, бессменным членом всех дореволюционных комиссий по его реставрации Иоанном Кузнецовым, также посвятившем собору всю свою жизнь. С осени 1921 г. до апреля 1923 г. И.И. Кузнецов являлся настоятелем собора.

Эти два умудрённых жизнью священника в трудные годы разрухи пытались сохранить богослужение в древнем храме. Их помощником стал староста собора Андрей Васильевич Щербаков, принявший этот пост при отце Иоанне Восторгове по личной просьбе Патриарха Тихона. С 1 сентября 1918 г. по февраль 1919 г. в соборе служил протоиерей Роман Медведь. В список общины вошли диаконы Пётр Белоусов и Иван Недумов, регент на должности псаломщика М. Шеметов и псаломщик А. Воронцов и ещё более 60-ти человек. На общину верующих была возложена ответственность за сохранность, а также ремонт и содержание собора.

Осенью 1918 г. Покровский собор был взят под охрану государства. 12 октября Всероссийская Коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса уведомила протоиерея И. Кузнецова о том, что „Храм Василия Блаженного со всеми заключающимися в нем художественно-историческими сокровищами состоит под охраной и в ведении Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины“. Коллегия просила его „принять на себя надзор за тем, чтобы никакие ремонты, починки, переделки и исправления в означенном храме не производились без ведома Отдела“. Об этом уведомили причт храма. По другим данным, „...собор был вверен Наркомпросом на хранение протоиерею И.И. Кузнецову, как археологу(?!), написавшему о соборе две книжки...“. Уже первые документы, направленные отцом И. Кузнецовым в Коллегию при Наркомпросе, свидетельствуют о том, что причт собора осознавал необходимость взаимодействия с новой властью в деле сохранения собора как выдающегося архитектурного памятника, который находился в это время в довольно плачевном состоянии.

Осенью 1919 г. органы юстиции г. Москвы развернули показательную кампанию против причта Покровского собора. Поводом для этого послужила история с находившимися в храме с 1915 г. „мощами Гавриила Белостокского“, у гробницы которого священники собора служили молебны. К следствию был привлечён весь причт во главе с настоятелем И. Ковалевским, а также сторожа Мошковы, староста — купец А.В. Щербаков. По решению суда все клирики были лишены „прав на доверие рабоче-крестьянской власти“. Храм не был закрыт, но богослужения в нём стали совершаться лишь по воскресным и праздничным дням.

Уже в 1918–1919 гг. начались посещения собора не только верующими, но и просто любопытствующими. Предположительно с 1921 г. в соборе „на верхнем этаже“ был открыт музей. В настольном справочнике „Вся Москва“ за 1922 г. в разделе „Общественные места“ (музеи, галереи, театры, кладбища) Покровский собор на Рву (Храм Василия Блаженного) на Красной площади уже числится среди музеев; по воскресным дням он был открыт с 12.00 до 15.00, а по средам и пятницам — с 15.00 до 18.00.

В том же году многие московские храмы — среди них оказался и Покровский собор — захватили обновленцы. Обновленческое Московское епархиальное управление с 26 апреля 1923 г. назначило в собор на „вакансию настоятеля“ протоиерея Петра Сахарова из храма святителя Николая Москворецкого. Незадолго до этого священник был назначен благочинным Китайского сорока. Кроме него в соборе служил протоиерей Николай Строганов. С ними в 1923 г. был заключён новый договор, причём остальной причт, староста А.В. Щербаков и большинство мирян, остались те же, что подписывали договор 1921 г. Вскоре община собора вернулась в лоно Патриаршей церкви, а протоиерей П. Сахаров служил в храме до его закрытия в 1929 г.

Община верующих должна была нести часть расходов по содержанию музея. Её средства шли на оплату рентного обложения, содержание дворника и сторожей. В 1923 г. при её финансовой помощи были отреставрированы покровы XVII в. и икона Святой Троицы XVI в., в 1925 году — икона Святителя Николая с клеймами жития. Музей, в свою очередь, передавал в пользование общине утварь, не имевшую особой ценности. В 1923 г. в соборе вновь случилась кража, возмещение которой также было возложено на общину. Такое сосуществование продолжалось до 1929 г.

В 1929 г. музей был втянут в орбиту антирелигиозной борьбы, которая в этот период принимает невиданные масштабы в стране. Многие музеи закрывались, сносились древние храмы. Главнаука Наркомпроса высказала своё отношение к музеям-храмам, в которых продолжались богослужения: „Постоянное соседство в бывших монастырях советских просветительных учреждений — музеев, построенных на антирелигиозной установке, с отправлением на той же территории религиозного культа недопустимо...“.

Главнаука обратилась в Моссовет с требованием „ликвидировать отправление культа в церкви, находящейся в нижнем этаже хр. Василия Блаженного“. В этом документе сказано, что здание собора „привлекает постоянно большое количество посетителей (ок. 90000 в год), не считая ещё гораздо большего количества, осматривающего здание снаружи. Проводимый в плане постановки работы Музея материалистический подход к оценке произведений искусства с трудом согласуется с наличием отправления культа в нижнем этаже собора. Также можно полагать это обстоятельство весьма нежелательным на центральной площади Красной столицы, вблизи Мавзолея В.И. Ленина“.

Храм был закрыт распоряжением президиума Мособлисполкома от 10 мая 1929 г. „Группа верующих этой церкви малочисленна и без затруднений может перейти в одну из ближайших церквей, которых на расстоянии 2–5 минут ходьбы находится несколько“. Верующим сообщили об этом решении только 23 мая, а уже 6 июня постановление вступило в силу, и здание было целиком передано музею.

Спасение народного достояния

2 (15) ноября 1917 г. при обстреле Кремля пострадал Покровский собор. Кирпичный свод купола церкви Входа Господня в Иерусалим, пробитый насквозь осколком снаряда, грозил обрушением.

Народный комиссар просвещения А.В. Луначарский писал: „Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве. Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются“. Находясь под гнетущим впечатлением от этого, он принимает решение выйти из СНК, однако не делает этого и пишет знаменитое обращение „Берегите народное достояние“.

Уже через неделю собор был осмотрен на предмет повреждений по поручению Академии Художеств. Ещё один осмотр по заданию Археологической комиссии по реставрации и охране монументальных памятников России был проведён академиком архитектуры П.П. Покрышкиным 9 декабря 1917 г. В рапорте по итогам осмотра он сообщает, что „...снаряд, пущенный, вероятно, с Таганки (с „Вшивой горки“), попал в юго-восточную часть главы над западным (Входоиерусалимским) приделом, пробил покрытие главы... Пробит и кирпичный свод, ближе к пяте, над юго-востоко-восточным углом барабана сделана брешь, занимающая около ¼ всего свода... Затем осколками снаряда отбит кусок карниза над настенной картиной Сретенье Господне [имеется в виду настенная роспись], тоже в юго-востоко-восточном углу восьмерика, что над иконостасом, сорвана завеса Царских врат, отломана верхняя левая четверть сияния... вокруг образа над створами Царских врат, оторваны некоторые галтельки в тяблах, пошатнулись остроконечные фронтончики над верхним тяблом... Пробито много стёкл в верхних окнах, особенно в главном Покровском приделе“.

Документы и заявления со стороны молодого советского государства и партии большевиков, появившиеся вскоре после Октябрьской революции, свидетельствовали о серьёзном намерении заниматься сохранением культурных ценностей. В 1918–1920-х годах началось создание государственной системы охраны памятников истории и культуры и музейного дела в стране. На основании декрета „О регистрации, приёме на учёт и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений“ от 5 октября 1918 г. началась регистрация памятников. Покровский собор был одним из первых взят под опеку органами охраны памятников Наркомпроса РСФСР как выдающийся памятник национальной истории и культуры.

Согласно распоряжению Музейного отдела Наркомпроса, важнейшие архитектурные памятники, нуждающиеся в срочном ремонте, подлежали детальному обследованию. Декрет запрещал ремонт принятых на государственный учёт памятников культуры без разрешения Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины.

В марте 1918 г. подотдел архитектурной реставрации музейного отдела Наркомпроса постановил образовать комиссию по реставрации храма Василия Блаженного. Были осуществлены обмеры здания. В первую очередь необходимо было устранить повреждения, причинённые собору во время боёв за Кремль в 1917 г.

Встал вопрос о выборе руководителя реставрационных работ. Из письма известного художника А.В. Васнецова следует, что к нему обращались с предложением возглавить реставрацию памятника . Однако он отказался и впоследствии вошёл в состав комиссии вместе с архитекторами И.Е. Бондаренко, И.В. Рыльским, П.Д. Барановским, председателем Московского Совета депутатов Н.А. Всеволжским и протоиереем Покровского собора И.И. Кузнецовым. Контроль за исполнением работ возложили на архитектора Н.С. Курдюкова и гражданского инженера А.А. Желябужского.

Восстановительные работы на памятнике начинались в непростой обстановке гражданской войны, хозяйственной разрухи и нехватки средств. Посетивший Москву в сентябре 1920 г. известный английский писатель и публицист Г. Уэллс отмечал, что „один из куполов нелепого собора Василия Блаженного, у самых ворот Кремля, был разбит снарядом и всё ещё не отремонтирован“. Вычинку главы церкви Входа Господня в Иерусалим производили в тёплое время года; серьёзность повреждений потребовала разработки специальной методики укрепления свода; отсутствовали кирпичи необходимого формата. Всё это явилось причиной затянувшегося ремонта, который был завершён только осенью 1923 г.

Рапорт заведующего музеем Е.И. Силина в Отдел Музеев Н.К.П. от 1 ноября 1923 г. гласил: „Явилась возможность снять леса с придела „Вход в Иерусалим“ и, наконец, после 6 лет, собор Василия Блаженного выявился в полной своей красоте“.

Героические попытки причта спасти собор от разорения

С 1917 по 1923 г. для Покровского собора, как и для многих других храмов, наступил период безвременья. С одной стороны, он находился под охраной государства, с другой — причт вынужден был в большинстве случаев самостоятельно решать вопросы, связанные не только с продолжением богослужебной деятельности, но и с сохранением памятника.

Удручающее состояние Покровского собора в то время нашло отражение в словах писателя Б. Ропшина: „...уныл Василий Блаженный и безрадостен Кремль“. Не были устранены повреждения в церкви Входа Господня в Иерусалим, нанесённые во время боёв за Кремль 2 ноября 1917 г. Сообщалось также, что была „изрешечена вся железная кровля собора“. С осени 1917 г. в храме перестало действовать центральное калориферное отопление. Поставить печь в нижних церквах, где проходили богослужения, не разрешали, несмотря на постоянные письма с просьбами об этом.

Весной 1918 г. была создана „Комиссия по приведению в технический и внешний порядок храма св. Василия Блаженного“, однако она оказалась недееспособной. Командированные в Отдел по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса протоиерей И.И. Кузнецов и настоятель храма И.А. Ковалевский извещают в октябре 1918 г. Коллегию Наркомпроса, что причт собора самостоятельно, за собственный счет, предпринимает меры по исправлению этой церкви.

Показательно ещё одно обращение И.И. Кузнецова от 18 октября 1918 г. Он сообщает, что в церквах собора в настоящее время много разбитых стёкол, а кровля повреждена во многих местах потому, что „...во время проводившихся в этом году на Красной площади войсковых парадов и других торжеств много зрителей забиралось на крышу собора“. Он обращается в Коллегию с просьбой во время торжеств присылать для охраны собора надлежащее количество милиции. В ответ Коллегия рекомендовала И.И. Кузнецову обратиться по этому вопросу к начальнику милиции.

Уже первые документы, направленные отцом И. Кузнецовым в Коллегию при Наркомпросе, свидетельствовали о том, что причт собора осознавал необходимость взаимодействия с новой властью в деле сохранения собора как выдающегося архитектурного памятника. Несмотря на то, что храм находился в плачевном состоянии, получить реальную помощь для содержания его в надлежащем виде не удавалось.

Причту же не хватало средств на поддержание элементарного порядка, дров на отопление храма. Решение всех этих текущих вопросов с 1921 г. легло на плечи служителя-уборщика и одновременно настоятеля храма И. Кузнецова — человека немолодого и не обладающего крепким здоровьем. Такая ситуация, кажущаяся сейчас недопустимой, в первые годы советской власти встречалась повсеместно.

В докладе научного сотрудника Музейного отдела Главнауки П.П. Шибанова в Церковную секцию Главмузея от 15 февраля 1922 г. говорилось о плачевном состоянии занесённых снегом интерьеров храма: „Вследствие абсолютного отсутствия сторожей и кого-либо, на ком бы лежала обязанность по очистке храма, как от заносов снега, так и засорения от многочисленных экскурсий, всю непосильную тяжесть по содержанию в должной чистоте храма несет на себе в единственном числе смотритель храма Кузнецов И.И., героически поддерживающий относительный порядок“.

Грабь награбленное

Церковные кражи существовали во все времена христианства. На Руси законы, определяющие наказание за подобное деяние, „церковную татьбу“, были приняты в правление киевского князя Владимира (978-1015 гг.). Вначале воров лишь штрафовали, но уже к XIV столетию наказание становится более суровым — смертная казнь. Святотатство, именно так называли воровство из церкви, считалось одним из тяжелейших государственных преступлений, наряду с изменой. Все своды законов Московской Руси, а позже Российской империи, содержали статьи о наказании святотатцев. Кражи из церквей происходили вплоть до революции. Газеты начала XX в. часто содержали заметки о хищениях из храмов. После революции кражи церковного имущества становятся обычным явлением. Только за два месяца 1921 г. в Москве было совершено 39 подобных преступлений.

В ночь со 2 на 3 октября 1921 г. из ризницы Покровского собора был похищен ряд богослужебных предметов. В  архиве сохранились документы, описывающие это происшествие. В составлении акта на имя заведующей отделом по делам музеев Главнауки Наркомпроса Н.И. Троцкой участвовало три человека: сотрудники Главмузея М.М. Денисова, Н.М. Иезуитов и хранитель ризницы протоиерей И.И. Кузнецов. Похищены были два серебряных креста, возду́х, две паворозы, шелковый платок, водосвятная чаша, звездица, серебряные потир и кадило. К счастью, как записано в акте, „хищники не успели вынести“ древний, самый первый покров на раку святого Василия Блаженного. Древний покров XVI в. и покров XVIII в. были взяты „сотрудниками уголовного розыска как вещественное доказательство“.

17 ноября 1921 года отдел по делам музеев Главнауки обращается в МУР с просьбой вернуть пять предметов, взятых в качестве вещественных доказательств. Но они были возвращены лишь в апреле 1923 г., когда встал вопрос об открытии в соборе музея. Из мандата от 17 апреля следует, что в МУР за ними был командирован заведующий музеем в соборе Е.И. Силин.

Под предлогом помощи голодающим большевики начинают кампанию по изъятию церковных ценностей. Церковь пыталась организовать благотворительную помощь нуждающимся, однако новая власть всеми силами стравливала ее с обществом. Таким примером как раз служит кампания по изъятию ценностей. После нее в храмах красть практически уже было нечего. И тем не менее, в 1920-е годы в Покровском соборе совершено 6 краж. Утрачены были не только богослужебные предметы, находившиеся в ризнице. В результате одной из краж вынесен с территории колокол, снятый в числе других с колокольни храма.

Несмотря на то, что с 1923 г. в соборе был открыт историко-архитектурный музей, вплоть до 1929 г. в храме проводились богослужения. Собор был разделен на две части: в подклете, в едином пространстве церквей Блаженных Василия и Иоанна, проходили службы, а на втором ярусе была открыта экспозиция.

Сотрудники музея и представители общины верующих старались находить общий язык, чтобы все силы направить на сохранение уникального памятника архитектуры. Так, после возвращения из МУРа покрова конца XVI в. на раку Василия Блаженного, община на свои средства провела его реставрацию. Изготовленный в мастерской царицы Ирины Годуновой покров был украшен семью драгоценными камнями и 5311 зернами жемчуга. После возвращения покрова в собор в 1923 г. ни камней, ни жемчуга на нем не оказалось. Известно, что жемчуг изымали из церковных ризниц для продажи за границу.

В день официального открытия для посетителей музея в Покровском соборе 21 мая 1923 г. была попытка проникновения воров через одну из церквей второго яруса. К счастью, ничего похитить не удалось. Затем 2 октября того же года была совершена кража из алтаря церкви Василия Блаженного, вероятно после богослужения, о чем сообщает заведующему музеем Е.И. Силину председатель приходского совета протоиерей Петр Сахаров. В тот день после службы до 12 часов собор был открыт для осмотра, и псаломщик отлучался из церкви, чтобы показать „древности собора“. Так предметы из алтаря могли стать добычей воров. Была похищена серебряная богослужебная утварь, напрестольный серебряный крест и напрестольное евангелие в серебряном окладе.

Кроме богослужебных предметов, также 20 ноября 1924 г. был украден колокол с площадки храма. Об этом и о том, что пропажа нашлась и была возвращена из 18 отделения милиции, сообщает документ, выданный сторожу С.Е. Шумскому, отправленному за колоколом.

Спустя полгода 16 апреля 1925 г. была совершена очередная кража из ризницы. Вынесли несколько предметов богослужебной утвари: напрестольный крест, лампаду, панагию, два „убора“ с Евангелий и деревянный крест, обитый серебром. О случившемся сообщили в 1 отделение милиции, был произведен осмотр и заведено уголовное дело.

Кражи в 1920-е годы стали бедой для многих церквей. Разруха и голод во время и уже после гражданской войны ожесточили людей. Жизнь на осколках „старого мира“ складывалась тяжело, особенно для тех, кто был чужд большевистской идеологии.

Среди прочего, тяжелая ситуация складывалась и на острове-граде Свияжск. В письме от 8 октября 1928 г. заведующая Свияжским музеем Т.И. Архарова жалуется на постоянные угрозы мелких краж и крупных хищений: бьют стекла в церквях, выламывают железо с парапетов и водостоков, разгромлен архив.

Не прекратилось разграбление церквей и в 1930-е годы. Кражи фиксировались по всей стране. Так, в Барнауле 16 июня 1932 г. проникшие в Знаменский собор злоумышленники, похитили церковную кассу и 49 различных богослужебных предметов. Этот случай был одним из многих и показывает масштабы „бедствия“.

С первых лет существования политика советского государства была направлена на искоренение традиционных религий. Воинствующий атеизм 1920-х — 1930-х годов в совокупности с низким уровнем жизни населения коренным образом изменил отношение граждан страны к кражам церковного имущества: они стали считаться не святотатством, а рядовым уголовным преступлением.

Металл на тракторы: колокола и хоругви

В мае 1929 года распоряжением президиума Мособлисполкома в соборе были окончательно прекращены богослужения. А вскоре после этого, будто продолжая средневековую традицию утверждения власти путем символического лишения голоса (достаточно вспомнить вечевой колокол Новгородской республики) были сняты колокола с соборной колокольни. Вновь, как и во время изъятия церковной утвари, окладов и драгоценных камней в 1922 году, для этого был избран на первый взгляд благовидный предлог — нужды индустриализации. Газетные заголовки тех времен — времен первой пятилетки — пестрели призывами отправить церковные колокола на переплавку и покрыть таким образом, дефицит необходимого в промышленности цветного металла, прежде всего, меди. Одними лозунгами дело не ограничивалось — приводились также выкладки и подсчеты, математически обосновывавшие целесообразность и необходимость подобной кампании. Таким образом, плановая „заготовка“ колокольной бронзы стала полноценным направлением на фронте индустриализации, и работа здесь велась порой с тем же энтузиазмом, с каким строили новые заводы и станции метро.

Никаких законодательных препятствий для этого не было. Церковное имущество было национализировано одним из первых декретов Советской власти. Единственной возможностью избежать гибели в таких условиях было признание и закрепление за тем или иным памятником официального статуса объекта, имеющего особое историко-художественное и музейное значение, но сфера ее применения была ограничена лишь храмами-музеями. Безвыходная ситуация диктовала отчаянные меры. Так, в декабре 1926 и марте 1927 г. Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями (Главнаука) издала специальные постановления „О ликвидации колоколов“ и „О ликвидации колоколов, не имеющих историко-художественного значения“ в которых предлагалось ограничить начинавшее набирать ход уничтожение произведений колокололитейного искусства памятниками XIX–XX вв. Практика последующих лет эти рамки расширила и далеко не всегда соблюдала строго.

На колокольне Покровского собора к 1929 г. находилось 13 колоколов XVI — конца XIX в. Помимо этого, один древний колокол, относящийся, как отмечено в описи, ко времени царствования Петра и Иоанна (1682–1696), располагался во внутреннем дворе колокольни, а еще два хранились непосредственно в соборе. Также в архивных документах упоминаются обломки разбитого колокола (51 фрагмент) c остатками надписи, датирующей его XVII в. Вес колоколов варьировался от одного до трехсот с лишним пудов (1 пуд = 16 кг).

Уже в мае 1929 года, спустя всего лишь несколько дней после извещения о прекращении богослужений в соборе состоялась оценка выбранных властями для продажи за рубеж предметов из парчи. После нее заведующий музеем „Покровский собор“ Леонид Ипполитович Пономарев вместе с главным хранителем Исторического музея Алексеем Васильевичем Орешниковым и заведующим отделом тканей Владимиром Карловичем Клейном поднялись на колокольню для предварительного осмотра колоколов и, вероятно, обсуждения их дальнейшей судьбы. „...мы попросили не брать двух (один на земле, другой на колокольне) с надписями конца XVII в.“ — написал об этом в своем дневнике главный хранитель.

Через три месяца, 18 августа, по распоряжению Хозяйственно-эксплуатационного управления Главнауки состоялось официальное освидетельствование колоколов собора с целью их последующей передачи тресту Рудметалторг, занимавшемуся централизованным обеспечением металлургической отрасли ломом цветных металлов. Примечательно, что в итоговом протоколе освидетельствования один из колоколов XVII в. по-прежнему стоит на земле во внутреннем дворе, а второй упомянут как хранящийся не на колокольне, а в подклете. Более того, непосредственно осмотреть его не удалось — научный сотрудник, ответственный за хранение данной части фонда, находился в очередном отпуске. Помимо этого, в протоколе отдельно выделены еще два колокола, которые „могут быть признаны, по предположению, сообщенному В.К. Клейном, иноземными и датированы XVI–XVII вв.“.

По результатам освидетельствования было вынесено следующее решение: „Из семнадцати колоколов считаем необходимым хранить два датированных колокола XVII в. (у колокольни и в подклети) и два колокола на колокольне, отмеченные выше как почти лишенные орнамента и предположительно определяемые иноземными XVI–XVII вв. Прочие колокола вместе с разбитым сдать Рудметалторгу, как не представляющие особой музейной значимости“.

На этом основании в пятницу 13 декабря 1929 года Покровский собор лишился 13 колоколов. В документах Рудметалторга они далее фигурируют уже как рядовой „отвес бронзы“ — не первый и далеко не последний из многих сотен и тысяч, „заготовленных“ в те годы по всей стране.

Следующим летом Рудметалторг вновь побывал в соборе — на этот раз в качестве лома цветных металлов были изъяты медные золоченые оклады и художественно исполненные железные решетки, стоявшие вокруг рак блаженных, у иконостасов и в других местах храма — общим весом более тонны. А в 1931 году вслед за колоколами наступила очередь соборных хоругвей. Им, правда, повезло больше: под различными предлогами — составление плана экспозиции, участие в запланированных антирелигиозных выставках — оценочной комиссии Исторического музея во главе с Артемием Владимировичем Арциховским удалось отстоять 11 из 22 памятников. На долгие десятилетия их спрятали в хранилищах и никогда не включали в состав музейной экспозиции собора. Более того, блестящую золоченую поверхность хоругвей покрыли специальным темным составом, чтобы они не привлекали к себе внимания. Ныне бóльшую часть спасенных таким образом церковных знамен можно увидеть в постоянной экспозиции музея.

Что же касается двух „предположительно определяемых иноземными“ колоколов, то они оставались на колокольне Покровского собора в течение нескольких последующих лет, пока в июне 1938 года один из них не был передан „для проверки на звучность и обмена“ начальнику часового хозяйства Московского Кремля А.М. Симецкому. Однако приготовленный взамен колокол не относился к историческим, по каковой причине обмена не состоялось. Но соборный колокол не был возвращен и таким образом эта пережившая кампанию 1929 года пара оказалась разделена: один из колоколов оказался на Спасской башне, а второй, лишь слегка изменив расположение, по-прежнему находится на колокольне Покровского собора. Надежда на их воссоединение появилась лишь в 2020 году, когда ярус звона Спасской башни пополнился новыми колоколами, а часть неиспользуемых исторических колоколов — включая соборный — была снята. Но теперь в случае возвращения „иноземец“ окажется частью полноценного ансамбля, ведь в 1990-е годы на колокольню Покровского собора были подняты колокола, хранившиеся во внутреннем дворе и в подклете, поднят древний колокол XVI века из Анно-Зачатьевской церкви Зарядья, переданный в музей в 1935 году, поднято несколько замечательных колоколов XVIII–XIX вв. И в те дни, когда Покровский собор отмечает престольные праздники, его изменившийся, но вопреки всему, не утраченный безвозвратно голос вновь, как и столетия назад, осеняет окружающее пространство, придавая праздничному священнодействию изначальную полноту смысла.

Раскрытие первоначальных архитектурных форм.
Возвращение Покровскому собору облика XVI–XVII вв.

На протяжении столетий Покровский собор постепенно „обрастал“ пристройками, закрывались кирпичной кладкой пространства под арками и крыльцами. Всё это искажало облик здания, покрытого по меткому выражению реставраторов „крокодильевой кожей“. Кожу рептилии напоминала роспись XVIII в. на стенах подклета, имитирующая кладку из бутового камня.

Революционные взгляды на дилемму прошлого—настоящего были категоричными: прошлое должно было доказать своё право на существование. Освобождая „памятники от риз, от украшений, от всех наслоений их многогранной жизни“ реставраторы превращали их „в новые общечеловеческие ценности... От прошлых эпох, как зёрна будущего возрождения, уцелеет только то, в чём будет вскрыт проблеск нового смысла...“, — писал историк искусства, музейный деятель Н.Г. Машковцев.

В реставрации архитектурных памятников в 1920-е годы новое виделось в раскрытии первоначальных архитектурных форм и древних росписей. При этом игнорировалось то важнейшее обстоятельство, что каждое изменение художественного образа Покровского собора на протяжении веков отражало стилистические черты своего времени и привносило новые материалы. 1920–1930-е годы для собора — это период поиска нового видения памятника и его роли в сложившейся общественно-политической ситуации.

Идея воссоздания первоначального облика Покровского собора уходит своими корнями в XVIII век. Она неразрывно связана с личностью митрополита Московского Платона (Левшина). Зародилась эта идея во время грандиозных ремонтных работ 1780-х годов, которые впервые включали в себя элементы реставрационного подхода. При наблюдении за благоукрашением церквей московский святитель проявлял тонкий архитектурный вкус и знание дела. Во время реставрации Покровского собора он исправил составленную архитектором И.Я. Яковлевым смету: все позднейшие пристройки к храму велено было разобрать, как „не только не соответствующие древней архитектуре, но ещё и отнимающие от ней настоящий вид“. Затем, по ходу ремонта храма, владыка строго придерживался правила: „...от древности нимало не отступать, не только в ином чём, но ниже́ в красках, дабы не иная краска была положена, какая была, а где не было, там не класть“ и производить все поправки в соборе под обязательным присмотром архитектора, „...а без него не приступать, ибо архитектура [собора] есть отменного вкуса“.

Резолюции митрополита Платона были поистине революционными для того времени, так как общепринятые подходы к ремонту в храме были иными: многие вопросы решали старосты, поскольку, благодаря их деятельности, в храм поступали средства. Не имея специального образования, они зачастую наносили непоправимый урон в стремлении к видимому благолепию памятника.

Исполненным горечи замечанием московского купца, писателя, старосты Покровского собора Л.Е. Белянкина о „поправках собора“ заканчиваются записи 1873 г. в „Московского Покровского собора и Василия Блаженного что на Рву Книге записной достопамятных вещей“: „Но это не в первый уже раз поновляется собор так, но и всегда с утратой первобытных своих рисунков и красок. Но и каждый староста со времен Озерского (предшественника старосты Максимова) по воле своей фантазии и маляра пестрит его, а особенно г. Четвериков на эти выдумки был большой фантазист, и искусник при содействии художника г. Струкова, достойного сотрудника случайных старост. Но это у нас так ведется, под солнцем и луной все временно, ничтожно, нет вечного под ней“.

Поводом для этого высказывания послужила неудачно выполненная в 1871 г. роспись стен церкви Покрова: „Стены сверху на половину выкрашены синию краскою (и так с сего времени соборная церковь вполне испорчена и старина утрачена), а до этого времени были окрашены белою краскою а полуколонны или выступы из стен обвиты зеленью с цветами, как и в нижней части стен теперь остались...“.

Осознание того, что ремонты, проводившиеся без надзора специалистов, под присмотром старост собора, неприемлемы, стало одной из основных причин создания в 1897 г. специальной „Комиссии для заведывания делом исправления и украшения Московского Покровского и Василия Блаженного собора“. Комиссия, которая контролировала все ремонтные и реставрационные работы в храме на протяжении 15 лет, должна была в первую очередь обращать внимание на „необходимейшие исправления“, предпочитая их „менее необходимым, относящимся только к украшению“. Хотя она и была создана решением духовного ведомства, в её состав входил архитектор — представитель Московского археологического общества.

В конце XIX в. вопрос воссоздания первоначального облика собора вновь приобретает особую актуальность. Ряд шагов в этом направлении предприняли архитекторы, члены Комиссии А.М. Павлинов и  С.У. Соловьёв. Академик А.М. Павлинов сформулировал общую задачу реставрации храма: „заботиться не только о сохранности этого единственного по оригинальности и изяществу памятника русского искусства XVI века, но и приведении его в первоначальный вид, согласно имеющихся данных“.

В 1918 г. эта идея вновь прозвучала из уст протоиерея, историка Покровского собора Иоанна Иоанновича Кузнецова, который предложил „восстановить памятник в том виде, как он был создан при Иоанне Грозном“. В эти годы велись активные реставрационные работы в Московском Кремле, сопровождавшиеся раскрытием, освобождением от позднейших пристроек и закладок древних памятников. Эти подходы воодушевили реставраторов, которые трудились на других объектах. Уничтожающие наслоения раскрытия приобретают необычайную популярность как проявление всеобщей борьбы с „уродливыми наростами“ прошлого. Кроме того, проведённая к этому времени национализация памятников позволяла „избавить некоторые памятники от чисто утилитарных пристроек и приделок“ (А.С. Щенков).

С 1923 г. в Покровском соборе начались широкомасштабные реставрационные работы, план которых был составлен комиссией по реставрации храма ещё в 1919 г. Руководил работами Д.П. Сухов. Реставрация проводилась по согласованию с Музейным отделом Главнауки. Памятник только раскрывался, удалялось лишь то, что „на протяжении веков застраивалось и надстраивалось“, но при этом никаких поправок и доделок не допускалось.

Так как ранее попыток „реставрировать храм в первоначальном виде не проводилось“, особое внимание уделялось выявлению и исследованию состояния древних архитектурных форм и декоративного убранства памятника. Например, в 1925 г. важным открытием стало обнаружение на западной грани подклета южной церкви подлинных сохранившихся частей первоначального фигурного цоколя собора. В результате научного исследования памятника стало очевидным, что его сохранность позволяет восстановить древние архитектурные формы, освободить здание от позднейших наслоений.

Реставрация Покровского собора не прекращалась весь довоенный период. Трудно представить, как в эти тяжёлые годы была проделана титаническая работа по восстановлению подлинного архитектурного облика памятника: восстановили древний цоколь; отреставрировали белокаменные лестницы, помещения подклета под восточной и центральной церквами, в которых заложили арки-проходы и открыли древние ниши-печуры и окна. Работы велись в церкви святого Иоанна Блаженного, пристроенной с юго-восточной стороны собора, а также в интерьерах нескольких церквей второго яруса. На внутренней обходной галерее и на площадках крылец была восстановлена роспись стен и сводов. В процессе реставрации исследовали уникальную конструкцию плоского перекрытия западного участка галереи. В нескольких помещениях с пола было удалено позднее белокаменное покрытие и восстановлено кирпичное. Для посетителей открыли внутристенную лестницу, ведущую из северного подклета на второй ярус собора.

Важнейшим итогом архитектурной реставрации Покровского собора в довоенное время стало максимально полное возвращение ему облика XVI–XVII вв., освобождение от неизбежных дополнений и искажений последующих столетий.

Н.Н. Малышева, Т.Г. Сарачева „ Дорогие памятники древнего Русского строительного искусства“

XVI, XVII, XVIII или XIX век: какие росписи оставить?

В реставрации, как и в культуре в целом, всегда существуют разные, порой противоречивые взгляды, сложно согласующиеся между собой. Подходы к реставрации не могут быть раз и навсегда установленными; в этом процессе нет единственно истинного понимания сути и, соответственно, незыблемых правил проведения работ на памятниках. В связи с этим дискуссии о принципах реставрационной работы, о возможных путях реставрации ведутся практически постоянно. Нередко в этих дискуссиях на первое место выходит вопрос о сохранении разновременных наслоений и о восстановлении первоначального облика памятника, что неизменно приводит к утрате каких-то элементов. Звучат призывы не допускать приблизительные воссоздания, беречь наслоения, „...чтобы осталась возможность изучать жизнь памятников на протяжении веков“ (Б. Греков, 1944).

В контексте этих дискуссий результаты живописной реставрации Покровского собора нельзя оценить однозначно. Художники работали по методике послойного раскрытия живописи, которая позволяла выявить хронологическую последовательность изменения цветового решения стен храма и открыть наиболее древние её слои. Однако выбор методов реставрации, применяемых в соборе, зачастую диктовался стремлением сделать достигнутые результаты наглядными в музейных целях, так как процессы реставрации и музеефикации в храме проходили одновременно и были тесно взаимосвязаны.

Очень важно, что впервые проводимые в интерьерах собора работы по выявлению древней фресковой и темперной росписи под поздними масляными записями на стенах и сводах и их воссоздание в 1920-1930-х годах не сопровождались полным уничтожением поздней живописи. Частично она была сохранена с целью музейного показа изменений в живописной программе собора. Особенно удачно это было сделано в обходной галерее, которая окружает центральную Покровскую церковь, её своды объединяют все церкви второго яруса в единый ансамбль. Галерея сплошь покрыта росписями. На одном из её участков реставраторы восстановили фреску, имитирующую кирпичную кладку XVI века, на другом — темперную многоцветную роспись XVII века. Были сохранены фрагменты более поздней масляной живописи с изображением святых. Это даёт возможность представить, как выглядела внутренняя галерея храма с XVI по XIX век. Позднее по этому же принципу была проведена реставрация в центральной Покровской церкви собора.

Несмотря на стремление реставраторов раскрывать ранние живописные слои, что неизбежно вело к уничтожению поздних, удалось полностью сохранить настенные масляные росписи XVIII–XIX вв. в четырёх церквах собора: святых Киприана и Иустины, святого Николы Великорецкого, Трёх Патриархов Константинопольских и святого Василия Блаженного. Частично росписи этого времени оставлены на стенах церкви Покрова Пресвятой Богородицы (в том числе в алтаре) и в алтаре церкви Входа Господня в Иерусалим.

Однако для сюжетных росписей XVIII — начала XX в. в церквах Святой Живоначальной Троицы, преподобного Варлаама Хутынского, святителя Григория Армянского, Входа Господня в Иерусалим, преподобного Александра Свирского и святого Иоанна Блаженного реставрационные работы по воссозданию первоначального облика храма оказались роковыми. Росписи, которые покрывали сверху донизу своды, стены, алтарные части церквей были полностью уничтожены. В церкви Александра Свирского на стенах вначале была побелка, а затем в 1978–1979 годах была воссоздана фресковая роспись XVI в., имитирующая кирпичную кладку, которая даёт представление о том, как первоначально выглядели интерьеры Покровского собора. В церквах Святой Живоначальной Троицы, Варлаама Хутынского, Григория Армянского, Входа Господня в Иерусалим стены были побелены. Именно так, по мнению реставраторов, выглядел слой XVII в., выявленный при послойном раскрытии живописи в перечисленных выше приделах.

В интерьере церкви святого Иоанна Блаженного, пристроенной к собору в 1670-е годы, в рамках программы воссоздания фасадов собора в первоначальном виде, в 1935 г. были восстановлены фасадные стены подклета; южная стена, алтарная часть и свод побелены. Уникальные и поэтому особенно ценные изображения, иллюстрирующие сцены из Жития Иоанна Блаженного, написанные на стенах этой церкви — единственной с таким посвящением — были полностью утрачены, сбиты вместе со штукатуркой. С огромным сожалением приходится констатировать, что воссозданный первоначальный вид этой части собора является лишь повторением общего облика, присущего всем фасадным стенам подклета. Он представляет значительно меньший интерес, чем в своем роде единственные, входившие в единый художественный ансамбль интерьеров восточной части подклета Покровского собора начала XX века настенные росписи, являвшиеся редким памятником эпохи русского модерна, которые давали представление об иконографии Иоанна Блаженного — святого, чьи житийные иконы остаются по сей день не известны.

Мы видим, что существует различное отношение к живописным наслоениям. Определённости в этом вопросе нет. На первый план могут выходить самые разные соображения, продиктованные, прежде всего, общей тенденцией реставрационной практики в тот или иной исторический период. Так, в 1954–1957 годах, в ходе реставрации памятника, когда проводились работы по изучению и воссозданию декоративной росписи фасадов, главной становится проблема достоверности. В значительной степени внимание концентрируется на вопросах исследования памятника и реконструкции его утраченного вида на основании полученных результатов.

В 1954 году в связи с началом работ по реставрации фасадов собора было проведено детальное обследование состояния наружных декоративно-орнаментальных росписей, их грунтов и красочных наслоений. В результате под сильно изветшавшим грунтом и красочным слоем была обнаружена более древняя роспись, местами масляная, „местами имеющая характер темперы“, резко отличающаяся по виду орнамента и цвету от лежащей поверх неё росписи.

Подтверждение разновременных окрасок было найдено путём послойной расчистки. Выявлено восемь слоёв красочных наслоений. Верхние слои масляной окраски (два—три слоя) относятся к XVIII–XIX векам, ниже лежит слой известковой покраски, изобилующий суриком и относящийся к концу XVII века, а под ним обнаружены два—три слоя первоначальных окрасок XVI века с разделкой под кирпич.

В процессе исследования стало ясно, что можно достаточно полно документировать первоначальную расколеровку памятника в окраске XVI века. Это позволило отказаться от первоначальной задачи „поновления“ существующей в то время окраски собора и начать работу над созданием соответствующего проекта воссоздания ранних росписей.

Подготовленный Центральной проектно-реставрационной мастерской Академии архитектуры СССР (главный архитектор проекта Н.Н. Соболев) и Республиканской научно-реставрационной производственной мастерской (профессор Н.П. Сычёв) проект живописной реставрации собора вызвал жаркие споры преимущественно по вопросам характера росписи разных частей храма и общей тональности памятника.

Н.Н. Соболев и Н.П. Сычёв предполагали положить в основу проекта тональность XVI века. „Там, где невозможно установить, приходится комбинировать с XVII–XVIII веком. В частности Соболев наличие цветов в закомарах ...объясняет тем, что под данным слоем не найдено другой росписи. Возможно, в закомарах была просто побелка“. В противовес этому мнению начальник Инспекции по охране памятников архитектуры Б.И. Кузнецов, следуя букве „Инструкции к разрешению на право производства, исследования и реставрации памятников архитектуры на территории СССР“ (1949 г.), отмечает, что „...как обычно, при реставрации памятников, безусловно, надо остановиться на определённом периоде“. То есть речь, по его мнению, должна идти о восстановлении вида, „в каком памятник находился на определенно научно-обоснованную оптимальную дату“. Многие поддерживают это мнение. Однако возникают и иные предложения. Например, архитектор-реставратор Кремля Н.Д. Виноградов ставит вопрос о целесообразности росписи вообще. Н.Н. Соболев в своём ответе отмечает, „...что вопрос о необходимости росписи безусловен. В настоящее время камень и кирпич загрязнены. Кроме того, сама расчистка представляет трудность, так как отдельные места трудно очистить. Реставрация в строго выдержанном одном историческом периоде невозможна. Для этого нет достаточных данных. На памятнике есть следы росписи под кирпич XVI века и плохо сохранившиеся фрагменты фресок XVII века. Общую картину восстановить невозможно. Лучше всего сохранилась роспись 1898 года, которая, как известно, не представляет особого интереса. Определённые комбинации неизбежны“. В итоге большинство соглашается с мнением, что ориентироваться следует на XVI—XVII века, так как более поздняя роспись менее интересна.

На одном из заседаний комиссии по реставрации памятника — бывш. „Покровского собора“ 17 июня 1955 года членом методсовета охраны памятников культуры при Президиуме АН СССР В.В. Косточкиным был задан дискуссионный вопрос: „... как же будет поступать мастерская... и как она поступает в настоящее время в тех местах, где не сохранилось никакого красочного слоя“. Н.Н. Соболев сообщает, „...что в отдельных случаях при отсутствии искомого красочного слоя вынуждены воспроизводить его по аналогии с другими местами на памятнике“. Многие специалисты в этот период отрицательно относились к такому подходу в реставрации, указывая на то, что „...путь аналогий является довольно заманчивым, но в то же время неверным и скользким путём и, идя им, можно добавить в реставрируемом здании новые искажения. При реставрации на основе аналогий автор исходит из предположения об известного рода однотипности приемов и убранства древних зданий“, однако на самом деле „в каждой почти пристройке почти всегда обнаруживается что-либо индивидуальное, свойственное ей одной... и в силу этого имеющее особую ценность...“ (Максимов П.Н., 1958).

Все эти противоречия, свойственные проекту, приводят к тому, что архитектор П.Д. Барановский высказывает сомнение, являются ли проводимые работы глубокой научной реставрацией, и просит уточнить, какие работы ведутся на памятнике, ремонтные или реставрационные. Он говорит о том, что „...есть все опасения, что это будет реставрация в кавычках... Главная опасность в том, что работы 1954–1955 г. многое уничтожают... При отсутствии полных научных данных невозможно вести работы... Наибольшая же опасность в том, что при нанесении новой шпаклёвки снимаются все другие слои живописи“. Барановский предлагает исходить из принципа: минимум порчи, минимум расчистки памятника.

В результате пришли к выводу, что окраска собора не может быть решена в строго определённом историческом периоде. Проект невольно получается компромиссного характера. „Основная цель: выявить архитектурную мощь памятника, что достигается главным образом возобновлением окраски XVI века. Одновременно на гульбищах XVII века наносится живопись характера XVII века“ (Сычёв Н.П.).

Таким образом, в противовес Инструкции 1949 г., в результате реставрации памятник получил новый облик, не существовавший ранее ни на одном из этапов его прежней жизни, хотя реставраторы и не добавляли здесь ничего своего, и новым здесь является сочетание разновременных росписей. На стенах подклета, центральной и четырёх больших церквей была восстановлена первоначальная роспись, имитирующая кирпичную кладку; живописные элементы более позднего времени на них убирались. На четырёх малых церквах, на внешней галерее и крыльцах сохранили и отреставрировали росписи 1897 г. — декор растительного характера.

В 1978 г., накануне Олимпиады 80, приступили к очередной реставрации фасадов храма. Незадолго до этого Н.Н. Соболев опубликовал проект реконструкции фасадов Покровского собора „с выявлением замысла зодчих XVI в.“. Оптимальной датой, на которую он реконструировал фасады, был избран конец XVI века, „когда здание получило уже полное развитие“. В соответствии с новым проектом реставрации, восстановили роспись, имитирующую кирпичную кладку, на фасадах четырёх малых церквей. Теперь все церкви собора составляли единый живописный ансамбль. На внешней галерее и на крыльцах сделали попытку воссоздать фасадные росписи эпохи пристройки этих частей собора — XVII в. Однако из-за сжатых сроков завершить воссоздание не удалось. Руководили этими работами Н.Н. Соболев и ученик Н.П. Сычева — А.Т. Силин, участвовавший в реставрации в 1950-е годы.

В 2001–2005 гг. были продолжены научные изыскания и реставрация живописи на внешней галерее и крыльцах под руководством архитектора Т.П. Никитиной, ученицы А.Т. Силина — И.А. Чугреевой и технолога Т.З. Николаенко. Итогом работ стало восстановление полихромных росписей XVII в. на этих участках фасадов. Оставались не затронутыми реставрацией лишь своды крылец. Живопись на них была восстановлена в 2010–2014 гг. При этом, на северном крыльце открыта композиция начала XVIII века, не имеющая аналогов в соборе: на небесно-голубом фоне разбросаны восьмиконечные золотые звёзды — символ Богородицы. На своде южного крыльца сохранность росписей была значительно хуже — реставраторы не имели достаточных оснований для воссоздания колористики композиции и оставили её в чёрно-белом решении.

История воссоздания монументальной живописи Покровского собора показывает, какой сложный и кропотливый, порой полный противоречий и дискуссий, путь проделали реставраторы, начиная от натурных исследований, разработки проектов и до воплощения их идей.

Архитектурный музей vs антирелигиозный музей

События 1917 г., поставившие под угрозу сохранение исторического наследия страны в целом, ускорили процесс создания музея в Покровском соборе. Этому способствовало сформировавшееся преимущественно в XIX в. (особенно во второй его половине) отношение к храму как выдающемуся памятнику русской истории и культуры. Новая власть предельно ясно заявляла о своих намерениях сохранять культурные ценности для того, чтобы они стали народным достоянием.

Музеефикация стала главным направлением государственной политики в области охраны памятников. Наряду с дореволюционными музеями, в 1920-е годы возникает большое количество музеев нового типа, которые не могли существовать ранее. Более 100 подобных музеев возникли на основе национализированных и конфискованных художественно-исторических памятников и ценностей. Прежде всего, это были музеи-ансамбли: дворцы, особняки, усадьбы, монастыри и храмы. Но не все старинные здания превращались в музеи, а только те, художественно-историческая значимость которых признавалась новой властью, или те, к которым сформировалось особое отношение.

Музейный период истории Покровского собора ведёт свой отсчёт с 1921 г. Трансформация храма в музей выглядела в этих условиях вполне естественной, подготовленной отношением передовой части общества к древним храмам как к мемориальным комплексам, свидетелям прошлого. Все эти памятники воспринимались новыми музеефикаторами в качестве „экспонатов в грандиозном Храме-Музее, каким виделось Светлое Будущее“.

Теоретическим обоснованием образования музеев в культовых памятниках выступили философские концепции Н.Ф. Фёдорова и П.А. Флоренского. В статье П.А. Флоренского „Храмовое действо как синтез искусств“ были изложены принципы организации музея, сохранявшего культуру и бытовой уклад храма. Принимая идею образования новых музеев в целом, П.А. Флоренский настаивал на том, что для правильного восприятия храмовых предметов и храма в целом необходим „пучок условий“, созданный искусствами „огня“, „дыма“, „запаха“, „одежды“, „хореографии“, „вкуса“, „осязания“ и „обоняния“. Каждое произведение православного искусства должно восприниматься только в синтезе с остальными, не вырываться из контекста. Это могло быть достигнуто при условии максимального сохранения интерьеров и храмовой жизни в музее совершенно нового типа. Но в период создания музеев-храмов осуществить эти идеи на практике оказалось невозможно.

Впервые вопрос о музеефикации культовых памятников был поставлен на I Всероссийской музейной конференции, которая проходила в Петрограде в феврале 1919 г. Доклад искусствоведа, историка архитектуры К.К. Романова „О музее церковного быта“ вызвал бурную дискуссию. К этому времени для многих стало очевидно, что создание подобных музеев — единственный путь сохранения важнейших в культурно-историческом отношении памятников и предметов. Но большинство храмов в это время были действующими, и здравый смысл подсказывал, что „вещи церковного быта важны на местах“, о чём говорили противники новаторских идей в области музеефикации. Они указывали на то, что музеи с их коллекционными и систематизаторскими подходами могут нанести ощутимый вред церковно-религиозному быту. И действительно, экспозиции многих музеев, созданные впоследствии в монастырях и храмах, не имели ничего общего с историей и духовной жизнью памятников.

Роль музея — осуществлять связь времён и поколений — нивелировалась новыми задачами, самая важная из которых призывала поставить музей на службу социалистического строительства и превратить его в инструмент культурной революции. Для этого необходимо было покончить с „вещевым фетишизмом“ и обязать проводить массово-идеологическую работу.

Первые музеи-храмы и музеи-монастыри возникают в 1919–1921 гг. в национализированных, наиболее ценных историко-культурных памятниках. К ним относится и Покровский собор, который до 1929 г. продолжает оставаться действующим храмом.

В апреле 1923 г. на заседании секции древнерусского искусства Музейного отдела принимается решение о создании самостоятельного музея в Покровском соборе с целью „возможно более полного ознакомления широких масс населения с сокровищами искусства и старины“ и превращения культурных ценностей в общенародное достояние. Были выработаны принципы построения экспозиции особого музея, основанные, прежде всего, на показе архитектурного памятника. Понадобился месяц для открытия музея 21 мая 1923 г. Его первым заведующим стал научный сотрудник Исторического музея Евгений Иванович Силин, а единственным научным сотрудником Елизавета Степановна Мосягина. Так началась совершенно новая жизнь древнего памятника, в официальном названии которого „Музей-собор Покровский и Василия Блаженного что на Рву“ сохранялось дореволюционное наименование храма.

В первые годы существования музей в Покровском соборе считался церковно-бытовым; он сохранял ансамблевую экспозицию интерьера, несколько исправленную и дополненную. В основе организации музея в соборе в этот период лежал так называемый фиксирующий метод музеефикации, при котором не предполагалось уничтожение интерьера, допускались только определённые изменения в нём.

С 1927 г. наступил новый этап развития музеев-храмов и музеев-монастырей. Он ознаменовался повсеместным разрушением памятников архитектуры, ликвидацией музеефицированных храмов, а также Управления по делам музеев-усадеб и музеев-монастырей в системе Наркомпроса.

В 1928 г. музеи-храмы были объявлены „своеобразными очагами религиозных настроений“. В официальной идеологии страны ведущую роль стали играть богоборчество и воинствующий атеизм, которые спустя десятилетие после революции легко завоевали позиции в сознании трудящихся масс, постоянно пребывавших под влиянием навязывавшейся советской печатью пропаганды. В антирелигиозную кампанию были втянуты все слои населения. Музеи-храмы закрывали на длительную реставрацию, их занимали разнообразные учреждения, превращали в краеведческие и атеистические музеи с полным или частичным уничтожением интерьеров.

Культовые памятники, функционирующие как музеи, становятся единичными, а их экспозиции кардинально меняются. Музей в Покровском соборе не был закрыт, он продолжал выполнять свои функции, сохраняя в первую очередь сам памятник. В сравнительно короткие сроки он превратился из церковно-бытового в историко-архитектурный, в „храм-музей с частичным сохранением интерьера и привнесением дополнительного экспозиционного материала (преимущественно историко-архитектурного) в виде экспозиций в самом храме“. Собор, его внутреннее убранство навсегда стали главным и самостоятельным „экспонатом“ музея высокой историко-художественной значимости. Но это был не столько музей-храм, сколько музей-памятник, строительство которого связано с важнейшим историческим событием середины XVI столетия — победой над Казанским ханством. Экспозиция в мемориальном памятнике демонстрировала захватническую политику правящих классов. Посетителям рассказывали о достижениях древних зодчих, причём в сравнении с созидательными успехами советского периода. Довольно быстро были выработаны новые методы антирелигиозной пропаганды, выражающиеся, прежде всего, в своевременном реагировании на политические события устройством временных выставок к празднованию юбилейных дат.

Летом 1929 г. Главнаука обратилась ко всем музеям со специальным методическим письмом, в котором подчёркивалась „необходимость развёртывания антирелигиозной работы в музеях“. В этом году в Покровском соборе открылась первая антирелигиозная выставка. Накал атеистической пропаганды выражался в количестве созданных по этой теме выставок — 11 за период 1929–1931 гг. Выставочная деятельность позволяла сотрудникам музея хотя бы частично уберечь от уничтожения настенную роспись собора, иконостасы и уникальные экспонаты, с помощью которых они проводили антирелигиозную пропаганду среди трудящихся.

Несмотря на неизбежное создание выставок политического и антирелигиозного характера, музей оставался в первую очередь историко-архитектурным. Благодаря мудрой и дальновидной политике сотрудников музея, он не превратился в музей атеизма, а временные выставки, действительно, были недолговечными. Героическим достижением явилось сохранение иконостасов в интерьерах церквей второго яруса.

События 1920–1930-х годов в Покровском соборе являются ярким свидетельством того, что музей — это одна из самых действенных форм сохранения культурного наследия в период глобальных катаклизмов.

Музейный эксперимент на Красной площади

С открытием в 1923 г. музея в Покровском соборе начались работы по „приведению в музейный вид“ интерьеров с целью воссоздать первоначальный замысел творцов памятника. В первую очередь из помещений вынесли предметы конца XIX — начала XX в., которые, по мнению музейных сотрудников, искажали древний вид: иконы, паникадила, подсвечники, лампады и хоругви, свечной ящик из центральной церкви, мебель и другие предметы „...грубой безвкусной работы“, нарушающие ансамбль средневекового храма.

В это же время известный архитектор П.Д. Барановский поставил вопрос об удалении из церкви Вознесения в Коломенском не только предметов, но и „грубого нового иконостаса и замены подбором древних икон, каковые можно было бы выделить из музейного фонда“. В одном из приделов стоящего рядом Дьяковского храма был установлен такой сборный иконостас.

К 1923 г. во всех церквах верхнего яруса Покровского собора стояли иконостасы XVIII–XIX столетий. Во время реставрационных работ в церкви Григория Армянского удалось обнаружить углубления в северной и южной стенах для крепления тябел — поперечных балок древних иконостасов. Это открытие позволило принять решение о замене поздней алтарной преграды на древнюю, опираясь на опыт П.Д. Барановского. Заведующий музеем Е.И. Силин полагал, что „...подобные работы дадут возможность выявить один из интереснейших в научном отношении вопросов о внутреннем убранстве древних памятников церковного быта“. Музейный отдел Главнауки постановил „...одобрить предпринятую в б. Покровском Соборе опытно-показательную научную работу в целях восстановления иконостаса XVI в. и установления соответствия между архитектурой памятника и его внутренней обстановкой“. Так в Покровском соборе начался один из многочисленных экспериментов, которые были характерны для музейного дела 1920-х годов.

В результате тщательного анализа коллекции икон собора удалось выявить всего лишь 12 образов XVI–XVII вв. Стало очевидно, что для восстановления тябловых иконостасов необходимо провести серьезную собирательскую работу. С целью изучения устройства древних иконостасов сотрудники музея осуществили несколько научных командировок; ими были обследованы средневековые церкви в Новгороде и Пскове.

К замене иконостаса в церкви Григория Армянского относились с осторожностью — это было самое начало длительных, серьёзных работ в храме. По замечанию руководителя реставрационных работ Д.П. Сухова, преграду 1840 г. необходимо было удалить временно. Перед началом была выполнена подробная фотофиксация, ставшая в то время обязательной при реставрации. Тябла установили на историческом месте, и под наблюдением представителя Центральных государственных реставрационных мастерских А.И. Анисимова реставратор Е.И. Брягин укрепил на них иконы. В 1926 г. церковь открыли для посещения.

В июне 1926 г. состоялось обсуждение вопроса по замене иконостасов в Покровском соборе на заседании Учёного Совета Управления Музейного отдела Главнауки. С докладами о методах реконструкции иконостасов и достигнутых результатах выступили Е.И. Силин и Д.П. Сухов. Незадолго до этого члены Совета побывали в Покровском соборе и смогли на месте оценить работу, проделанную в церкви Григория Армянского. Несмотря на то, что экспериментальная деятельность основывалась на результатах реставрационных открытий и изучении древних алтарных преград других церквей, она вызвала серьезную дискуссию, в ходе которой прозвучали аргументированные возражения специалистов. В.К. Клейн заметил, что архитектурные изыскания не позволяют определить форму иконостаса по существу, „канонический модус икон“, а также окраску тябл. На последнее замечание Е.И. Силин ответил, что в Пскове сохранились расписные и окрашенные в темный цвет тябла.

Категорически против замены иконостасов выступил художник, искусствовед, руководитель реставрационных мастерских И.Э. Грабарь. По мнению учёного, данные, позволявшие сделать это точно, отсутствовали. В этом возражении отчётливо проявился принятый в те годы советскими исследователями принцип соблюдения подлинности, исключающий необоснованные доделки в реставрационных работах. Исследователь призывал подождать с заменой других иконостасов для того, чтобы время рассудило участников дискуссии.

Вопрос о замене иконостасов находился в тесной связи с воссозданием древнего интерьера церкви Григория Армянского в целом. Для достижения стилистической целостности Е.И. Силин предложил дополнить иконостас подвесными пеленами, подсвечниками, лампадой перед иконой Спаса, аналоем с иконой, „тощей“ свечой, клиросом и хоругвью. Таким образом, в соборе появилась бы одна „...древняя церковь, дающая представление о внутреннем церковном убранстве того времени, что крайне необходимо как в экскурсионных, так и в научных целях“. Так же, как и при обсуждении реконструкции иконостаса, были высказаны резкие суждения: „Внесение всего чуждого памятнику, а также делать изменение и дополнение не следует“ (И.Э. Грабарь); „Попытки восстановления быта заведут в бесконечные дебри“ (В.К. Клейн).

В ноябре 1926 г. состоялось ещё одно заседание, посвященное вопросам воссоздания первоначальных интерьеров в Покровском соборе. Находя выполненную реконструкцию иконостаса в церкви Григория Армянского чрезвычайно интересной, К.В. Сивков и С.В. Бахрушин снова предложили приостановить замену иконостасов в других церквах. В.М. Ерыкалов предложил убрать поздние иконостасы, не сочетающиеся с раскрытыми реставраторами подлинными архитектурными формами, и оставить в интерьерах пустоты.

В защиту проделанной работы выступил реставратор, искусствовед Н.Н. Померанцев, напомнив, что в отличие от монументальной реставрации, снятый иконостас сохраняется и может быть возвращён на прежнее место. Вероятно, этот аргумент сыграл решающую роль. В итоге выполненную работу признали „чрезвычайно важной“.

Работы по замене иконостасов в Покровском соборе были завершены в конце 1930-х годов. В процессе архитектурной реставрации гнёзда от тябл выявили в стенах церквей Святой Живоначальной Троицы, преподобных Александра Свирского и Варлаама Хутынского. Вместо каркасных алтарных преград в четырёх церквах были установлены тябловые иконостасы. Судьба каркасов разобранных иконостасов не известна; иконы поступили в фонды музея.

В церкви Троицы в гнёздах удалось обнаружить даже остатки деревянных тябел. Замена иконостаса в ней отличалась от предпринятой ранее в церкви Григория Армянского: поздний каркас оставался на прежнем месте, а древний собирали за ним. Однако впоследствии поздний иконостас всё же разобрали.

Дискуссии о работах в Покровском соборе, в которых принимали участие именитые реставраторы, художники, искусствоведы, были крайне важны для музейного дела в стране в целом. Они заставляли задуматься о правомерности подобных реконструкций в других музеях-соборах. Сложности, с которыми столкнулись реставраторы в 1926 г. в церкви Григория Армянского, показывали, что это далеко не однозначный и непростой в исполнении экспозиционный приём.

Эксперимент в Покровском соборе стал возможен благодаря тому, что в 1920-е годы повсеместно закрывались церкви и монастыри, а их имущество поступало в Государственный музейный фонд, созданный в 1918 г. Выбором икон для Покровского собора в фонде занимались Д.П. Сухов и реставратор Г.О. Чириков. Иногда иконы вывозились в Покровский собор непосредственно из храмов: Успения на Апухтинке и Зачатия Анны по Кривому переулку „что в углу“, из Гуслицкого Преображенского, Николо-Угрешского, Никольского единоверческого монастырей и бывшего Шаровкина монастыря в с. Ильинском Костромской губ.

В 1925 г. в Музейный фонд поступили последние значительные партии ценностей из церквей и монастырей. Не случайно в Покровском соборе торопились с заменой иконостасов — в 1926 г. Е.И. Силин говорил: „...с подбором материала надо спешить, то, что можно найти еще теперь, через 2–3 года совсем исчезнет“. Действительно, через год музейный фонд ликвидировали. Однако реставраторы и музейные сотрудники успели подобрать великолепные образцы древнерусской иконописи, которые поместили в реконструированные тябловые иконостасы.

Экспериментальная работа по замене иконостасов в Покровском соборе неоднозначно оценивалась не только во время её проведения, но и впоследствии. Её итог: сложившиеся в течение длительного времени интерьеры четырёх церквей были утрачены; не сохранились каркасы иконостасов, сделанные специально для этого храма; у тех, кто проводил реконструкцию рядов икон в иконостасах, отсутствовали документальные свидетельства о древних преградах и об иконах, стоявших в них; иконы из Покровского собора пополнили музейные хранилища, причём не все сохранились к настоящему времени; в воссозданных иконостасах заняли место иконы из других храмов. В то же время, иконы, пришедшие в собор из музейного фонда для тябловых иконостасов, уцелели и сохранились для потомков не в последнюю очередь благодаря этому эксперименту, а в Покровском соборе теперь стоят алтарные преграды, отражающие историю развития русского иконостаса с XVI по начало XX в.

Должен ли музей соединиться с храмом?

В эпоху перестройки в конце 1980-х годов происходят кардинальные изменения в религиозной политике государства: переход от атеистической пропаганды к сотрудничеству с Русской Православной Церковью (РПЦ). 1 октября 1990 г. был принят Закон СССР „О свободе совести и религиозных организациях“, а 25 октября того же года — Закон РСФСР „О свободе вероисповеданий“, которые радикально изменили характер отношений между государством и церковью. Была прекращена государственная поддержка атеизма. По сути был отменён Декрет Совета народных комиссаров 1918 г. об отделении церкви от государства и школы от церкви. Изменился правовой статус церковных зданий и земельных участков, находившихся во владдении российских церквей и монастырей. Религиозным организациям был возвращён статус юридического лица; отныне они получили право иметь в собственности недвижимое имущество.

Естественным итогом принятых законов стали выдвигаемые церковью требования о передаче им храмов, которые к 1990-м годам были заняты разнообразными советскими учреждениями, преимущественно музеями. Этот процесс затянулся на десятилетия, в ряде случаев привёл к конфликтным ситуациям. Для многих музеев выселение из стен храмов и монастырей не было безболезненным, так как зачастую им предоставляли взамен помещения, не соответствующие по площади, сохранности и по другим важным показателям. В то же время, новый собственник в лице РПЦ не имел подготовленных специалистов, а нередко и достаточно средств для поддержания в надлежащем виде выдающихся архитектурных сооружений; при возобновлении богослужений вносились недопустимые изменения в архитектуру и монументальную живопись.

В столь непростой и неоднозначной ситуации РПЦ и государство искали компромиссные решения. С 1990-х годов началось заключение договоров между РПЦ и Министерством культуры о совместном пользовании зданиями храмов. Согласно этим договорам, музеи оставались в церковных стенах, государство обеспечивало, как и прежде, реставрацию и сохранность памятников, а церковь получила право на проведение богослужений, количество которых, как правило, регламентировалось по соглашению пользователей.

Одним из первых такой договор был заключён в 1992 г. в отношении Покровского собора. Как показала жизнь, это наиболее удачный вариант взаимоотношений музея и Церкви в храме, который является уникальным памятником истории и культуры России. Предтечей заключения договора стало возобновление богослужений в соборе спустя шесть десятилетий. Оно было инициировано не официальным государственным документом, а стремлением сотрудников музея и духовенства вернуть собору его изначальное предназначение. Первое богослужение состоялось в центральной церкви Покрова в день престольного праздника 14 октября 1990 г. Это была едва ли не первая служба на Красной площади спустя многие десятилетия.

Возобновить богослужения в храме оказалось непросто. Всё приходилось начинать заново: подготовить и освятить алтарь, принести необходимую утварь, организовать крестный ход вокруг храма. Музейные сотрудники оказывали всестороннюю помощь. Огромную роль в организации богослужений в первые годы сыграли игумен Знаменского монастыря Патриарший ризничий о. Иосиф (Шапошников Владимир Николаевич) и научный сотрудник музея Л.С. Успенская. Неоднократно богослужения в соборе проводил Святейший Патриарх Алексий II.

С завершением в 1997 г. реставрации церкви святого Василия Блаженного богослужения возобновились и в ней. С 1929 г. церковь была закрыта и недоступна не только для верующих, но и для посетителей музея. Выросло не одно поколение людей, которые даже не знали о том, как выглядит её интерьер; верующие не могли поклониться известной московской святыне — мощам Василия Блаженного.

На новом витке истории Покровский собор вернулся к статусу 1920-х годов, совмещая в себе действующий храм и музей. Это положение сохраняется и поныне, и являет собой достойный пример взаимоотношений музея и церкви. С самого начала удалось выстроить конструктивный диалог, основанный на взаимном уважении и заинтересованности в судьбе храма.

Совместное пользование собором организовано таким образом, чтобы он, как памятник ЮНЕСКО, оставался максимально доступным. Сейчас богослужения проходят несколько раз в год в центральной церкви, а по воскресеньям и в день памяти святого Василия Блаженного — в соимённой нижней церкви. Деятельность музея не претерпела существенных изменений; во время большинства богослужений он открыт для посетителей. Возрождение богослужебной традиции — удачный пример содружества музея и церкви в интересах российского общества. Для музея важно, что во время служб появляется редкая возможность мысленно представить, как выглядел храм столетия назад.

В связи с возобновлением богослужений возникла необходимость восстановления молчавшей долгое время соборной колокольни. Работы проводились не один год и потребовали усилий целого коллектива музейных сотрудников, специалистов по истории колокольного звона, практикующих звонарей и современных мастеров литейного дела. У истоков воссоздания колокольного звона стоял научный сотрудник Архангельского музея деревянного зодчества и народного искусства звонарь И.В. Данилов (1952–1998). Первые звоны, прозвучавшие 1 января 1990 г., исполнялись на привезённом им небольшом наборе архангельских колоколов. Постепенно, к 1996 г. было сформировано нынешнее собрание, насчитывающее 19 колоколов, 15 из которых находятся на колокольне. В него вошли колокола, сохранившиеся в соборе, переданные из фондов ГИМ, Новодевичьего монастыря, подаренные директором товарищества „Пятков и К“ Н.Г. Пятковым, а также приобретённые у этого товарищества. Они отлиты в разные исторические эпохи — с 1547 по 1996 г.; в разных странах: во Франции, в Польше, Голландии, Германии, России (Москва, Ярославль). Гордостью коллекции являются три больших колокола-благовестника, изготовленные выдающимися русскими мастерами-литейщиками С. Можжухиным, Ф. и И. Моториными в XVII–XVIII вв.

Возвращение к жизни колокольни оказалось важным не только для проведения богослужений, но и для музейной деятельности. Колокольня и звон всегда вызывают интерес у посетителей. Сейчас показ колокольни входит в ряд экскурсий и лекций, а звоны стали настоящим украшением некоторых музейных событий. Это ещё раз подчёркивает, что музей в храме не может существовать сам по себе, это два взаимосвязанных, глубоко влияющих друг на друга организма. От того, как налажена деятельность одного из них, зависит жизнь другого.

Новый статус музея-храма оказал влияние на экспозицию музея. В 2011 г. впервые постоянная экспозиция создавалась в условиях действующего храма. С открытием церкви Василия Блаженного стала очевидной необходимость включения в экспозиционный показ раздела, посвящённого московским юродивым — Василию, Иоанну и Максиму Блаженным. Существование такого раздела в советское время было невозможным. Интерес к юродивым возрос не только среди верующих, но и среди посетителей музея. Сейчас этот раздел экспозиции позволяет пояснить, в чём состоит особенность подвига юродства, как и почему прославленные юродивые были связаны с Покровским собором. Благодаря этому появились новые тематические экскурсии, а верующие получили возможность увидеть и прикоснуться к сохранённым музеем святыням.

Кардинально изменились подходы к экспонированию интерьеров верхних церквей собора. Памятники древнерусской архитектуры относятся к музеям особого типа, главное правило музеефикации которых гласит: всё должно быть акцентировано на показе архитектуры сооружения и его художественного своеобразия. Покровский собор с его богатством архитектурного и живописного убранства, разнообразием интерьеров является главным экспонатом в этом музее. Экспозиция в соборе обладает определённой степенью тактичности и лаконичности, выражающихся в небольшом количестве экспонатов и неброском художественном оформлении.

Любая музеефикация культового памятника приводит к существенной потере эмоционального восприятия по сравнению с действующими храмами. Проведение богослужений, а также духовное пение мужского вокального ансамбля „Дорос“ в часы работы музея позволяют ощутить атмосферу храма в Покровском соборе.

Постоянный диалог с духовенством позволяет организовать совместное использование храма таким образом, чтобы музей оставался максимально доступным для посетителей. В свою очередь, Исторический музей разработал систему доступности храма для верующих. Уже несколько лет все желающие могут без приобретения музейного билета пройти в церковь Василия Блаженного не только во время богослужений, но и в течение всего дня.

При определении очерёдности музейных задач учитывается мнение настоятеля храма. Так произошло в случае с воссозданием интерьера последней из закрытых церквей собора — церкви святого Иоанна Блаженного. На длительный период с 1929 г. церковь была закрыта. Открытие преданного забвению памятника, который находился в самом центре Москвы, на Красной площади стало важным событием в истории храма и в духовной жизни современной России. Это единственная церковь, прославляющая имя святого Иоанна Блаженного, что подчёркивает её особую роль в сакральной топографии Москвы.

С течением времени музеем и РПЦ был не только выработан оптимальный вариант использования памятника, но и достигнуто понимание, что обе ипостаси Покровского собора — православная святыня и выдающийся памятник архитектуры XVI в. — неразрывны, равноправны и равноценны. Сегодня сотрудники музея и представители духовенства понимают, что от бережного отношения к собору напрямую зависит сохранность святынь, которые в непростой XX век уцелели в том числе потому, что в соборе существовал музей.

Покровский собор: коллизии XX столетия

Построенный в 1555–1561 годах Покровский собор на Красной площади давно стал одним из самых узнаваемых символов России. Многие значимые события страны нашли отражение в истории этого архитектурного памятника. В военное лихолетье он подвергался разграблениям и поруганию чужестранцами, временами оказывался на краю гибели, но, несмотря ни на что, всякий раз в нём возобновлялась богослужебная жизнь. Прервалась она лишь в XX столетии.

Трудно вообразить более сложный период в истории Покровского собора: в прошлом веке он пережил две мировые войны, оказался в эпицентре революционных боёв, перестал быть действующим храмом, превратился в историко-архитектурный музей, а затем его признали памятником ЮНЕСКО и возобновили в нём богослужения. И это лишь незначительная толика судьбоносных событий, пришедшихся на бурный, наполненный драматизмом XX век. По праву это время в истории Покровского собора можно назвать столетием целого ряда коллизий, возникающих при изменении статуса памятника, в процессе его реставрации и музеефикации. Поиск новых форм функционирования культовых архитектурных сооружений происходил в процессе столкновения противоположных сил, их стремлений, интересов и взглядов, итогом которого становилось компромиссное решение или вынужденное согласие и подчинение.

Бесспорно, в истории Покровского собора коллизии происходили и до XX века; не исчезли они и сегодня, особенно в деле реставрации памятника, в котором всегда наличествуют разные, порой противоречивые взгляды.